cheerful«Книги России» по сравнению с осенней книжной ярмаркой мероприятие тихое. Один старый павильон, умеренные площади даже у АСТа. Грустная ярмарка. С каждым годом все меньше новых издательств, все меньше знакомых лиц, все чаще на открытии – дискуссии о скорой кончине обычной книги. Все реже рвешься набрать вкусно пахнущих краской, бумагой и клеем книжек и альбомов и уползти домой, как грузовая улитка. И все же…
День открытия: где-то в двух рядах от нас пляшут русскую так, что от топота копыт… и далее по тексту.
Прохаживаются две высокие барышни в цветастых сарафанах и красных кокошниках, раздают рекламу.
Возле ячейки ЛДПР мается одинокий Владимир Вольфович. Народ обходит партийное гнездо стороной. В другие дни живого В. В. Заменяет картонный двойник; сходство такое, что иногда с ним машинально здороваются.
Бегу курить на улицу. На эстраде у входа серьезные мужчины во фраках готовятся петь (пели, громко).
У стенда под названием «Бхагавад-что-то» красивый молодой человек в белых одеждах, в ухе колечко.
В дамской комнате перед зеркалом девушка озабоченно поправляет сари, нежно-зеленое с винно-красным, по краю золотой галун с крошечными шишечками.
Хриплый голос через громкоговоритель приглашает на встречу с дамой, написавшей политическую книжку, в частности про «Анэнербо».
Из потока людей вдруг радостное: «Здрасте!» Приглядываюсь – общительная девчушка с Буфеста, долго щебетала там возле нас про свою курсовую по библиографии: тот, о ком пишет, - «такой прикольный дядечка, нет, правда!» и прочее в том же духе.
Один лоток с английскими книжками - убогие, на Кузнецком не в пример лучше.
За два дня забрели два поэта, читали свое. Поэты разные, стихи одинаково плохие, декламируются с одинаковым жаром. Оба хуже…
Продается изумительная (в смысле вгоняющая в ступор) книжка: «Маяковский для чайников».
Положенный процент сумасшедших и графоманов. Этим просто поговорить, все равно с кем, потому как сам себе ёперный театр: нечувствительно ко всему происходящему поется личная ария.
Дяденька у стенда: «Хар-рошие книги делаете, ребята. Честно». Пауза. «А про жидомасонов есть?»
Под большущим объявлением «Собрание сочинений и писем Н. В. Гоголя ВПЕРВЫЕ! В 17 томах!!!» на стенде Полтавского землячества торгуют домодельными бусами и сережками, крупными, яркими. Смеемся: модели «Солоха», «Майская ночь»… Приятель с разгону: «‘Утопленница’!»
Напротив – ассоциация «Ритмы нашего времени»: утро начинаем под Высоцкого, днем – Никитины, «Песни нашего века». В последний день играет «Ваше благородие, госпожа удача». Мимо с напряженным лицом пробегает мужичок в футболке с надписью «За веру, царя и Отечество».
По соседству «Арт-букс». Прилавок с альбомами вызывает тихий утробный стон: толстые Фешин… Соломаткин… Врубель… Проклятый Франко, если бы не Если бы не цены!
Кто хоть раз работал на таких ярмарках, заколдован навсегда. Невозможно отказаться от участия. От возможности побыть не пришлым на час-другой, а частицей происходящего. От наблюдения за тем, как это громадное, сложное, пестрое дышит, поет, живет. Иногда становится машиной времени. «Привет». – «Привет». – «Не узнаете?» - «Н-нет… что-то не…» - «А помните, двадцать лет назад мы с вами делали суперобложки?» - «Вовка? Ты?! Ух ты какой теперь!»
Я не хочу снимать эти чары.